Потом среди поля явился человек с открытой головою: высоко подняв руки, он бежит, гонимый ветром, как "перекати-поле", - бежит и всё оглядывается назад. Глухой, тёмный гул сопровождает его, а дали полевые становятся всё шире, всё глубже, и, умаляясь пред ними, он исчезает с земли.
Женщина перестала играть и сидит неподвижно, опустив руки, - она сидит так очень долго.
Я смотрю на неё сквозь цветы, ни о чём не думая, в груди всё ещё звучит красивое эхо; я помню только одно: не надо шевелиться.
Потом правая рука её, медленно и как бы неохотно, снова легла на клавиши, и снова меня обнимают торжественные аккорды. Я слушаю их, закрыв глаза. Мне кажется, что большая толпа людей стройно и единодушно молит кого-то, - молит со слезами гнева и отчаяния. Это очень тяжёлая, мощная пьеса, и странно, что такая маленькая женщина может так сильно играть.
И эта пьеса совершенно лишила меня сознания действительности...
- Да перестань ты барабанить, Наталья! - сердито крикнул рядом со мною полковник.
Она, не снимая рук с инструмента, повернула голову, - лицо у неё маленькое, птичье, очень сжатое с висков, нос - горбатый и большие синие глаза.
- Арестованный провалился куда-то, понимаешь? - говорил полковник, входя в гостиную, с папиросой в толстом янтарном мундштуке, и приглаживая дрожащей рукой волосы на голове.
- Убежал? - испуганно спросила женщина.
- Очевидно...
Я, конечно, сразу понял, что это обо мне идёт речь, но я не мог тотчас же выйти из-за портьеры и трельяжа - было неловко и немножко смешно.
- Но как же он? - спрашивала дама.
- В окно вылез, видимо... Это - сумасшедший, чёрт его возьми! - сказал полковник, уходя.
Дама встала и пошла за ним, запахивая капот на груди. Тогда я выдвинулся навстречу ему.
- Вы? - крикнул он, отступая. - Вы - что? Зачем вы здесь?
- Я слушал музыку...
Он мигнул, посмотрел на даму и, грозно нахмурив серые брови, приподнял плечи.
- Если это неприлично, вы меня извините, - сказал я и решил ничего не говорить более.
- Н-да... - отозвался полковник, зажигая папиросу. - Уж я не знаю - как это там - прилично или нет, но делать этого не следовало...
Он пристально уставился в лицо мне и замолчал, а дама, прислонясь к нему, спросила тихонько, но так, что я слышал:
- Его за это накажут?
- Пожалуйте! - сказал полковник, отстранив её и указывая мне на дверь.
А когда я вышел в светлую комнату, он, усмехнувшись, проговорил:
- Вы меня напугали, батенька. Чудак же вы! Разве вы уж так сильно любите музыку, а?
- Редко слышу...
- А... да! Ну-с, сегодня я прекращаю допрос...
И, снова усмехаясь, дважды подмигнув глазом, он добавил:
- Этот случай не располагает... к строгостям... Вам, видимо, придётся ещё разок послушать музыку жены - она всегда играет в это время... До свиданья! Салтыков, сдай конвойным...
Салтыков - толстый, потный жандарм - удивлённо оглядел меня весёлыми, как будто хмельными глазами и со вкусом откликнулся:
- Слушаю, господин полковник!
А когда вывел меня в канцелярию, то сказал укоризненно:
- Что ж вы гуляете по управлению, подобно как по базару? Довольно нехорошая дерзость ваша, и ничего вы не доказали. И что вы думали доказать?
- Просто - я музыку слушал...
- Музыку слушают в городском саду...
И строго скомандовал конвойным, подталкивая меня к ним:
- Принимай, земляки!
1913 г.